Древний пророк Михей грозил: «И снидут с гор медведи, косматые со скал спустятся; и овладеют городом великим, и правда их воцарится окрест» (Мих. 11:3). Медведи пришли. Они искали пищи и правды. С трудом преодолев брезгливость, сжились с людьми. Медвежья уклюжесть против человечьей ухищрённости – вот вам и эпопея поединка культур. Книжка с простой историей внутри, покрытая косолапыми стихами и наивными авторскими иллюстрациями (кажется, семилетний ребёнок взялся бы сделать такие), читается как эпос. Дети, слыхавшие о похождениях Геракла и Одиссея, не моргнув глазом, принимают и медвежьего короля Леонция в круг своих мифологических любимцев.Буццати умел легко рассказать о предметах тяжеловатых. Сказки у него повсюду. И чем серьёзнее вопрос он желал потрогать, тем сказочнее писал. Простыми тонкими линиями – также как рисовал своих остроморденьких медведей. Будто переходил ежеминутно от фигурок на мольберте к характерам на письменном столе и обратно.
Его сравнивают с Кафкой. Похож. Однако, во-первых, синьор Дино прочёл герра Франца уже после написания своей «Татарской пустыни» (а в ней, как кажется, семена всех его последующих рассказов), то есть он вполне независимый, параллельный кафка, который если что и заимствовал, то только из самой кафкианской действительности. Второе отличие – это грустный оптимизм Буццати. В Замок «Замка» невозможно пробраться, а из Крепости «Пустыни» – нельзя выбраться. То есть, можно, отказавшись от своего жизненного предназначения и похоронив всё, ради чего жил – ждал годы и годы. Невозможно, но выбираешься… Кафка томился в удушающем предощущении катастроф, а Буццати свидетельствовал их и сохранился жив, поэтому он добродушнее.
Длинна дорога медведей… Ещё длиннее, чем они боятся. В текстах Буццати никуда не деться от долгих времён и дальних расстояний, на конце которых неразлучная чета таинства и разочарования. А весь бескрайний путь до этого конца – надежда во всех её оттенках. Главные герои куда-то далеко странствуют, переваливают горные пики и десятилетия, падают с неимоверной (в том числе и нравственной) высоты, или – обыденно – по предписанию врача перемещаются с верхних этажей больницы (где самые выздоравливающие) всё ниже и ниже, как будто по недоразумению – к самой смерти. Целая жизнь в недоразумении – это у Буццати и печально, и, почему-то, не очень страшно. В одном из рассказов проговорился: «..По-видимому, ожидание, не отягченное страхом и сомнением, и является единственной формой счастья, доступной человеку». Ожидание – а не само исполнение!
«Всяк человек есть ложь», – аксиома. Человек человека уже не усовестит. Только страшилищная луна, или зверь – вдруг добрый и невесть откуда взявшийся – вот, что упрёк человеку. «Собака видела бога, знала его запах». А уж горные медведики и подавно сами боги. Наперекор року большинства буццатиных персонажей, они и достигли цели своего многотрудного (считай – крестового!) похода, и живые вернулись домой. Может быть потому их история заканчивается хорошо, что она о целом медвежьем народе, а не как обычно в человечьих сказках – о геройском возвышенном индивиде. Герою-то, как раз, суждено умереть.
