Лосев А. История античной эстетики. Т. 2. Софисты, Сократ, Платон.

Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон Общее   введение в античную эстетику периода зрелой классики М. Изд-во   Искусство 1969г. 715 с. твердый переплет, бум. суперобл., обычный   формат.

Данное эссе-рецензия не претендует на глубокую компетентность автора в  вопросах истории античной философии или творчества Алексея Лосева, и  носит скорее обзорно-полемический характер.

…Важнейшим документом взрывного развития человеческой мысли служит  древнегреческая философия. Любой, кто интересуется развитием  человеческой мысли, поневоле возвращается к крупным фигурам Платона и  Аристотеля, Демокрита и Пифагора, Плотина и Прокла. Именно  древнегреческая философия, а не атомистские идеи Прашастапады или  логические конструкции Мо-Цзы. Любой философ в самом начале своих  изысканий вынужден прикладываться к этому источнику мысли, в силу его  гигантского культурного шлейфа, видимого и ощутимого по сию пору. 

Почему именно они? Философы Древней Греции представляют собой опыт  непосредственно миросозерцания, фактически, на основе рефлексии  собственного опыта и придания зримых очертаний своей картине мира,  особенно это проявляется в досократической философии. Рождение  математики посредством геометрии, вычисление простейших закономерностей  мира механики и движения, первичные мосты причинно-следственных связей,  каждый из которых прокладывался по «нови» - вот что привлекает внимание  любого мыслителя. Незамутнённый чужим опытом зрак…

Особое место в этом ряду занимает воистину титаническая фигура  Платона, значение которого для истории развития мысли переоценить. Его  диалоги написаны настолько противоречиво, сумбурно и туманно, что одна  попытка осмысления написанного порождает множество конструктов и  концептов, нередко противоречащих друг другу. Недаром сочинения Платона  из раза в раз переиздаются, и по всему миру всё новые поколения  переводчиков стараются разгадать тёмные места наиболее сложных  фрагментов сочинений афинянина. 

Свой, весьма своеобразный вклад в изучение греческой философии, в  частности, в платоноведческие штудии, произвёл такой сложный и  противоречивый представитель отечественной мысли, как Алексей Лосев  (1893-1988). Сложно определить его место в развитии российского  гуманитарного пространства, уж слишком это был своеобразный мыслитель. С  одной стороны, он наследник специфического и самобытного направления  русской религиозной философии, наследник Владимира Соловьёва и Павла  Флоренского, протащившего их угасшие было идеи сквозь всю эпоху  Советского Союза, в своей вере даже тайно принявший монашество. В тоже  время, этот очень плодовитый автор, оставивший несколько сотен научных  работ и десятки монографий, всю жизнь занимался в основном античностью,  причём античной культурой, философией и мифологией, погружаясь в  изучение античных философских трактатов и литературы. Лосев занимался  историей музыки и математикой, вытаскивал из небытия творчество русских  философов, в особенности – Соловьёва, прославлял средневековых теистов, в  частности уделяя особое внимание Николе Кузанскому. Его принадлежит  очень спорная, и в тоже самое время очень важная книга «Эстетика  Возрождения» (1978), породившая волну рефлексии в отношении к  Ренессансу. Необычную и колоритную фигуру Лосева сложно обойти при  знакомстве с греческой философией, ведь ему принадлежит одна из наиболее  объёмных и сложных работ по её истории.

Почему он изучал именно «эстетику»? Не «мифологию», не «картину  мира», не «культуру» наконец, а именно «эстетику»? Лосев понимал  эстетику, если можно так выразиться, как гармоничность, цельность мира  во всех его проявлениях, и в прекрасных, и в уродливых. Эстетика  античного миросозерцания, который автор явно считает провозвестников  христианского мировидения, цельна прежде всего в своей космичности,  всеобъемлющности и универсальности. Он одновременно и метафизичен и  телесен, «геометричен», то есть «симметричен» в своей гармонии, и  «музыкален» в своей абсолютной красоте. Главные сущностные категории  античной эстетики, по Лосеву – «мера», «размеренность», «симметрия»,  «ритм» и «гармония». Философия античных мудрецов – описание выраженности  космической гармонии, поиск неразрывных связей между метафизическим и  телесным, сознанием и бытием, идеями и их воплощениями, попытка описания  ощущения одновременно и покоя, и движения космоса, сплетаемого в единое  целое, начиная от движения небесных тел и заканчивая связями мельчайших  частиц материи. 

Свой многотомный труд об античной эстетике Лосев задумал уже в  1920-е, в те времена, когда создавал «Диалектику мифа» и в открытую  говорил о своём идеализме… за что и оказался на Беломорканале. Рукописи  работы создавались и пропадали, горели, в прямом смысле, в огне,  терялись в недрах издательств, цепких лапах рецензентов и цензоров.  Первый том, посвящённый досократикам, увидел свет только в год  семидесятилетия философа, в 1963 году, и почтенного старца уже было не  остановить. Последний, восьмой том титанического цикла вышел в 1994  году, закольцевав тем самым авторскую версию модели античного мира,  показав её в «целокупности».

…И нужно сказать, что многократно воссоздаваемый первый том серии  действительно стал прекрасным путеводителем по досократической  философии, и вообще архаичной греческой эстетике. В частности,  прекрасный анализ мировидения гомеровского эпоса придавал великим поэмам  больший объём и значимость, показывая нам закольцованную и чуть  диковатую картину мира «богоравных ахейцев». Анализ классиков –  Анаксагора, Парменида, Эмпедокла, Пифагора, Гераклита и иных выдающихся  мыслителей приобретал у Лосева чёткость и логичность, которая сочеталась  с общим осмыслением концепций, с отслеживанием логики умопостроений  древнегреческих мудрецов, и его текст выходил далеко за пределы  привычной истории философии. Например, анализ математической логики  геометрических концепций космической структуры с прослеживанием чёткой  арифметической логики каждой из них поражает своей точностью и  логичностью.

Такой же точности и чёткости я ждал и от тома, который посвящён  Платону. Я ожидал, что Лосев даст цельный и объёмный взгляд на философию  платонизма, после которого можно будет с большим пониманием листать  философские сочинения о греческой мысли, в том числе и объективно  оценивать критику, например, от Карла Поппера. Однако я снова ошибся.

Конечно, работать с текстами Платона очень тяжело, каждый, кто хоть  одним взглядом окидывал его диалоги, знает, насколько они сложны и  противоречивы, как тяжко продираться сквозь софистические наслоения  философа. Это признаёт и сам Лосев, говоря, что у Платона нет чёткой  системы мировидения, она полна противоречий и недосказанностей, поэтому  автору пришлось вычленять глубинные смыслы самостоятельно. Что вышло?

Основа мысли Лосева достаточно проста, он её высказывает сразу же,  ещё в предисловии, прямым текстом. Как известно, основное отличие  Платона от досократиков в выделении понятия «эйдос», то есть – «идея»,  выражающей суть мироздания, её неотъемлемую метафизическую основу.  Именно теория «эйдосов» и была основным объектом критики Платона испокон  веку, однако Лосев всю её отвергает. Диалектически эйдос вещи и её  телесное воплощение неразрывно связаны друг с другом, одна не существует  без другой, метафизика Платона является не столько абстрактной, сколько  вполне осязаемой и эргонистичной, подверженной осмыслению и пониманию.  Да, вещь является лишь отражением её эйдоса, но он неотрывно  присутствует в ней, и посредством философских техник познания его можно  постичь. 

Стоит отметить, что, изучая эстетику платонизма, Лосев действительно  использует впечатляющую палитру методов. Как филолог, скажем, он  анализирует ряд сложно переводимых с древнегреческого понятий  («каллокагатия», «софросиния» и т. д.), за неимением системы, находясь в  поисках общих для всех диалогов понятий. Так же, словно услышав вздохи  Бертрана Рассела, Лосев немало обращается и к математической логике  Платона, сделав немалый вклад в понимание значимости числа для  классических греческих учений. Но… И очень большое «но» - смог ли  философ показать «целокупность» платоновского космоса?

Ответ однозначен, по крайней мере, на мой взгляд – нет. Второй том  «Истории античной эстетики», в конечном счёте, остался компедиумом  применения различных исследовательских подходов к текстам Платона, а  также собранием интересных находок и ракурсов в изучении их содержания.  Однако читатель так и не увидит стройной и чёткой картины космоса,  поскольку к концу книги его призрак рассыпается на отдельные отражения  «идей» которые, вероятно, отображают специфику взгляда самого Лосева, не  Платона. Несмотря на чёткую, казалось бы, структуру второго тома, столь  же последовательную в своей форме, что и в первом, его содержанием  весьма размыто и раздражающе смутно. Это как раз тот случай, когда  великолепные развёрнутые, ярко-метафорические характеристики лосевского  языка превращаются лишь в многословную авторскую назойливость. По ряду  вопросов – в частности, в характеристике платоновской концепции  государства и общества – Лосев, в общем-то, мастерски затушевал, хотя и  дал весьма обстоятельную и ёмкую характеристику философов-«стражей»,  хранителей космическо-социального порядка. 

…Но чего не отнять у Лосева – это создания ощущения платоновского  мира. Несмотря на определённые вопросы к чисто научному анализу текстов,  автор способен создать общее чувство нахождения в середине этого  космоса, в центре эйдетического мироздания, воспеваемого последователями  Платона. Здесь, наверное, главным становится уже не «понимание», а  «вживание» в этот мир.

Что же можно сказать в конечном счёте? Чтение текстов Лосева – очень  интересный читательский опыт для историка и просто интересующегося  человека со стороны. Ты сталкиваешься с мышлением человека, который  мыслит сложными чувственными и эмпатическими категориями, вплетая их в  научный метод изучения источникого материала и его контекста. Однако,  приступать к чтению «Истории античной эстетики» стоит лишь с  определённым багажом знаний, и с особым пониманием специфики  философского мышления Алексея Лосева. Постигните ли вы платонизм после  этой книги? Только при определённом настрое сознания. Так что эта книга  годится лишь для опытных пловцов, готовых с головой нырнуть в  текстологические и метафизические водовороты платоновских диалогов.