Социально-философская фантасмагория.
Язык хороший, даже очень хороший. Сочный. Да, с матом. Обильным. Ну, как у соответствующих слоёв населения. Но всё к месту.
Гротеск.
Натурализм.
Цинизм.
Фантастичность.
Схематичность. До картонности…
В сущности, это памфлет. Против разложения отечественной культуры, порчи православия, внедрения чуждых религиозных систем, засилья псевдорелигиозных сект и откровенного хиромантного жулья. Вернуться к истокам? Занесло те истоки илом да песком… Железной рукой изничтожим ворогов – хотя бы и натурально демонов. Вырежем физически! Потому как по-иному уже нельзя. Вот только хватило бы сил…
Что, ножи – не наш метод, гуманнее, да и продуктивнее спорить? «В споре с пид…ами истина не рождается, а умирает!»
И две пары героев-одиночек вступают в борьбу. Кто с ножом, кто с ружьём, а кто и с динамитом. Потому что крест на демонические отродья больше не действует – те сами давно все в крестах.
А дальше всё, как за четверть века до того описал Илья Кормильцев:
Когда впервые за туманами запахло огнем,
он стоял за околицей и видел свой дом,
картошку в огороде и луг у реки…
Он вытер слезу и сжал кулаки.
Поставил на высоком чердаке пулемёт
и записал в дневнике: «сюда никто не войдёт».
Красные пришли – и обагрили закат,
белые пришли – и полегли словно снег,
синие, как волны откатились назад.
И всё это сделал один человек,
молившийся под крышей своим богам,
своим двум богам, своим двум рукам.
Но ночь подняла на башне чёрный свой стяг –
их истинный цвет, их подлинный флаг.
Три армии собрала на расправу она,
три тёмных шеренги, три дьявольских сна,
три мёртвых источника адских трёх рек.
Что мог с ними сделать один человек?..
Повествование рваное. Местами яркое, экспрессивное, местами – блёклое и нудное. Памфлет в окружении пустоты – бэкграунда не хватает. Вместо бэкграунда философия. Хорошая, качественная. Но всё-таки это беллетристика. А вплести философию в повествование, как это делает Пелевин, у Елизарова не получается. Сочные натурные зарисовки перемежаются глубокими философскими эссе, скучными описаниями и механистичным действом. Но, возможно, кто-то найдет в том свежую струю…
Почему Пастернак? Потому что «страшно впасть в руки Бога живаго» (Евр. 10, 26-31). Или иначе: страшно попасть в руки бога Живаго? Пастернак поэт хороший, прозаик – скверный. И доктор этот со странной фамилией… Но, вот, претензия его (и того, и другого) на Откровение, на открытие Истины, Бога… Поклонение тому, что не Бог, есть язычество и ересь. И ересиарху страшно впасть в руки Бога настоящего – ибо страшен грех на нём.
Впрочем, мог бы быть и Рерих, если бы у него нашёлся подходящий доктор.
Пастернак – форма языковой вседозволенности, лаковой бессмысленности и рифмованных пересказов Евангелия, демонический знаменатель литературного сектантства. Во все времена именно почитатели таких форм брались кроить культуру. И творили они пустоту, на которой поселялись паразиты с ярлыком «духовность». На одурманенную пастернаками душу легко вступает враг – буддийский Тибет, космический разум Люцифер или ньюэйджевский сверхчеловек Заратустра. И наступает ад на земле…