Почекаев Р. Право Золотой Орды

Почекаев Р.Ю. Право Золотой Орды. Серия `История и  культура  Золотой Орды`. Вып. 8. Ред. И.М. Миргалеев. Казань: Институт  истории АН  Республики Татарстан им. Ш. Марджани. 2009г. 260с. Мягкий  переплет,  Обычный формат.   

Если обратиться к диалектике понятий «право» и «закон», что редко  принято в отечественном обществоведении, то в абстрактных рассуждениях  можно уехать весьма и весьма далеко, тем паче, что в разных общественных  системах соотношение между ними неодинаково. Право это то, что  разрешено человеку в повседневной практике, то, что присуще ему просто  по факту существования в каком-то обществе, в какой-то социальной среде.  Закон – система ограничений со стороны государства, спущенные сверху  нормативы поведения и наказания за них.

Кстати, это вполне применимо и к Востоку. Яркий пример –  мусульманское право, разветвлённое по системам мазхабов, дающих порой  предельно разное толкование принятым нормам, зависящих от того, какой  правовой школе принадлежит кади. Сасанидское право, недавно мною  рассматриваемое, также скорее указывало судьям на то, как принято  разбирать судебные тяжбы, а не декларировало сверху какой-то их порядок.  Законы же часто декларировали отношения между обществом и властью,  обязательства общества перед властьпридержащими, а также устанавливало  нормативы наказаний за уголовные преступления. Я упрощаю, но, по сути,  это так. Право – снизу, закон – сверху.

Поэтому книга с названием «Право Золотой Орды», написанное уже  знакомым мне историком-юристом Романом Почекаевым, вызвала и недоумение,  и интерес. «Яса Чингисхана» не давала особой надежды на то, что на  территории его империи действует хоть какое-то право, кроме права  сильного. И тут вдруг – право Золотой Орды…

Не секрет, что Поволжье и североказахстанские степи в XIII-XV вв.  вмещали в себя множество разных культур и хозяйственных систем,  существовать которым в рамках одной единственной формы законотворчества  было нельзя, да в то время мало где такие системы существовали вообще  (если не брать в расчёт, скажем, Ирландии под владычеством английского  меча, или территорий испанских мудехаров). Поэтому, главный вопрос –  каковы же были границы правотворчества в Золотой Орде, и каковы были  границы законодательной власти?

Но по порядку. Давая общий фон развития права в степях (и там оно  было), автор вспоминает многочисленные комплексы обычного права тюрок –  торе, мусульманского мазхабного права, прав и привилегий итальянских  колоний Причерноморья… И оно продолжает оставаться лишь фоном. Дело в  том, что Почекаев писал свою кандидатскую по теме «Ярлыки ханов Золотой  Орды», поэтому сферой его внимания становится деятельность хана, его  возможности и властные полномочия. Итак, каковы пределы власти хана,  точнее, в каких сферах жизни его влияние было определяющим? 

Хан издавал ярлык, документ, имеющий правовую силу, в разной  конфигурации и с разными, скажем так, полномочиями. По сути, его власть  была ограничена представлениями о его удачливости и управленческом  умении, в частности, о его полководческих талантах… и соблюдением  постановлений собственных ярлыков. Не совсем ясно из книги, кто же  ограничивал власть правителя, по всей видимости, высшие представители  родовой степняцкой знати, военная элита, вряд ли в этом принимали  участие, скажем, булгарские города. В любом случае, хан являлся и  объектом права, и его субъектом, что уже весьма интересно.

Управленцами, осуществлявшими государственную политику, были военные предводители – баскаки и наместники областей – даруги. 

Однако хан издавал ярлыки. Являлись ли они законодательными актами в  полном смысле этого слова? Несмотря на свою диссертацию, Почекаев может  твёрдо лишь указать влияние ярлыков на элиту Золотой Орды, их форму и  содержание, которые чаще всего обращены либо к частным лицам, либо к  конкретным группам населения, скажем, иностранным торговцам или  управленческому аппарату. Автор резюмировал эту проблему, отметив, что  ярлыки обладали безусловной юридической силой, однако чаще всего имели  конкретного адресата, не обозначив границы их действия.

Кстати, Почекаев немало пишет о действии ханских ярлыков на Русь. Она  находилась вполне в обороте власти хана, и он точно также извлекал  налоги с населения, используя князей как даруг, раздавал иммунитеты  митрополитам, налоговые и судебные (!), а порой – смещал и ставил на  стол правителей (в особенности этим грешил Узбек, весьма грубо  вмешивающийся в дела Руси). Почекаев делает вполне закономерный вывод не  о симбиозе двух начал, как любил писать уважаемый Лев Гумилёв, а о  давлении со стороны более сильной державы, практически полной вассальной  зависимости, которая просто в разные годы имела разный характер. 

Конечно же, классическое осуществление власти средневекового  правителя – налоги, принимающие многочисленные и разные формы. Например,  форму подвода, то бишь обеспечения ханского войска фуражом, транспортом  и шанцем. Налоги же, натуральные или денежные, были делом  спорадическим, и на редкость непостоянным. Взимание налогов могло быть  на редкость либеральным (стандарт – 10% с дохода осёдлых, 1% приплода  (копчур) – с кочевников). Десятина с осёдлых, «бурч харадж», была  подушной, и взималась в самых разных объёмах, зависит от времени,  общеполитической ситуации и нужд государства – особенно это  почувствовали русские княжества в эпоху хана Узбека. Не стоит забывать и  о торговом и приграничном налоге, наравне с подушным налогом являющийся  основным источником поступлений в ханскую казну. Стоит ли говорить, что  основной чиновничий аппарат, который существовал в Орде, следил за  сбором налогов, подсчитывал доходы землевладельцев и торговцев.  Посредством ярлыков хан мог предоставлять налоговый иммунитет (самый  близкий для нас пример – русская церковь), и суюргальное пожалование –  нечто вроде прекария, предоставление необлагаемой собственности. 

Итак, каковы полномочия? Как обычно в эпоху средневековья – прежде  всего сбор налогов, судопроизводство, чеканка монеты. Последнее наиболее  интересное, оно не относится напрямую к сфере права, но очень важно  само по себе. К несчастью, Почекаев не слишком охотно останавливается на  финансовой стороне торговли и правах купцов, но делает это редко. Он  лишь отмечает, что со стороны власти существовал определённый  протекционизм, обложение налогами внешних товаров. Однако это толкование  самого Почекаева, как мне кажется, здесь более вероятно банальное  получение прибыли, в силу внешнеобращённой политики ханов. Существовал  судебный надзор за рынками, чиновники – «мудехары» решали тяжбы между  торговцами, однако это не слишком похоже на регулирование экономики.  Почекаев делает вывод, что система контроля попросту не сложилась,  однако возникает вопрос, а должна ли она была сложиться? Быть может, это  просто не входило в круг интересов государства, которое могла  рассматривать торговлю не как регулируемую сферу, как это было в более  поздних политических системах, а как самоуправляемую структуру, из  которой можно извлекать налоги? 

Но, что характерно, уголовные наказания распространялись на многие  сферы жизни общества, хотя, конечно, прежде всего, карались преступления  против власти. В ведении кадий и судов-дзаргу оставались также  имущественные тяжбы, где они выступали в качестве третейских судей, либо  тяжёлые дела, такие, как убийство, однозначно карающееся смертью. 

Если резюмировать, то можно с полным правом поставить вопрос: влияло  ли государство на частную жизнь подданных с помощью законодательства?  Выступая в качестве судей и взимая налоги, власть не вмешивалась в  религиозную и приватную жизнь подданных… Хотя банальное насилие со  стороны властей никто не отменял, по всей видимости, никаких сдержек  власти со стороны общества не существовало. Конечно, не совсем ясна  ситуация с правом собственности – было ли понятие о принадлежности всей  земли хану, что было позже характерно для русской царской власти? Судя  по всему, вряд ли, хотя Почекаев приводит данные по высшим слоям  общества, в которых имели место и конфискации, и дары. В ярлыках речь  идёт скорее о наследовании или ненаследовании статуса и привилегий,  которые имели куда более серьезную ценность. 

В целом, что уже мною подчеркивалось ранее, ордынское государство  было внешнеориентированным (что напоминает?), его усилия растрачивались  не на создание коммуникаций, рынков, не в разработке эффективных  институтов управления, а в активной внешней, чаще всего просто военной  политики. Соответственно, внутренняя политика, в том числе и правовая,  реализовывалась в основном в форме налогового регулирования, то есть –  извлечения средств на интриги ближневосточного и панмонгольского миров.  Даже тот же Мамай, идя против русских княжеств, рассчитывал получить  необходимый ему для ближневосточной политики «выход». Но, существовала  система уголовного законодательства и защита имущественных прав,  основанные, по факту, на местном праве, несмотря на то, что решение  принимал государственный чиновник. Юрисдикция ярлыков была широка, но  Почекаев, к сожалению, не приводит существенных данных о ярлыках,  которые были обязательны к исполнению всеми подданными ордынских ханов,  так и не выяснены границы ханской власти, пусть даже не  формально-юридические, а, наверное, важнее культурные, ментальные  ограничения.

Ответы на вопросы о низовом праве мог бы дать анализ мусульманской  юридической системы, имевшей хождение в Орде, на которой были часто  основаны тяжбы, решаемые кади и, вероятно, даругами. Однако Почекаев  почти не останавливается на этом вопросе. Я уж не говорю, что  юридическая терминология подвержена только компаративному анализу с  современным правом, но её внутреннее содержание остаётся на втором  плане, хотя иногда автор пытается придать им контекстуального объёма.

В итоге мы получаем полезную и интересную книгу, которая, увы, не  даст нам ответов на все вопросы. Однако, на нынешний момент, это одна из  немногих обобщающих работ по истории средневекового права в Золотой  Орде, которую будет полезно прочесть и любителям социальной, и  юридической истории… Особенно она будет интересна любителям истории  России, которые найдут там немало интересных замечаний по поводу  господства ордынской власти над княжествами.