1. Евгения Некрасова. «Калечина-Малечина». Книжка очень новая (только вышла) и очень хорошая. Как если бы Карлсон прилетел к Малышу не ради забавы, а потому что у Малыша в его детской жизни случился суицидальный крах. Чтобы выравнять ситуацию, Кате и кикиморе потребуются жестокие меры. Я очень люблю жанр недобрых сказок. Эта книга мне и «Убежище 3/9» Старобинец напомнила, и «Агата возвращается домой» Горалик. Но даже при жанровом сходстве она отнюдь не вторична; другое достоинство Некрасовой — своеобразная речь, предложения, немного вывернутые на левую сторону, — это приятно, крутить новые образы, а не принимать все прямо и привычно.
2. Вероника Севостьянова. «Про меня и Свету. Дневник онкологического больного». Тут и по названию все ясно: это действительно дневник, молодой женщины-журналиста, заболевшей раком молочной железы. (А Света — пациентка с тем же диагнозом, с которой они познакомились в очереди к онкологу.) Здесь нет особенных литературных достоинств, но достаточно информативности — например, я впервые узнала о специфике назначения и проведения химиотерапии, — откровенности и положительного, делового настроя без отчаяния.
3. Эрик-Эмманюэль Шмитт. «Дети Ноя». Главные герои книги — еврейский мальчик и католический священник, спасший его от нацистов, поселив — его и дюжину других еврейских детей — в христианском приюте. Самое необычное — что при этом он не желал, чтобы дети приняли его веру, сохраняя им не только жизнь, но и традиции. Как Ной, спасавший не просто зверей, но их видовое разнообразие. Остальные их приключения вполне естественны для литературы на эту тему, но вот мотивация свежа!
4. Кэтрин Азаро. «Паутина игры». Это фантастическая повесть, начитанная в рамках проекта «Модель для сборки», — отлично начитанная под музыку транс; я много лет не слушала «МДС», предпочитая обычные аудиокниги, но здесь очень хорошо втянулась. Это история про мир, где все — прошлое и будущее, история и политика — решаются мистической игрой, где каждый новый символический объект (кубик, шарик, шестиугольник) на поле меняет расклад сил и ситуаций, — а игроки закрыты от внешних новостей, чтобы ничто не меняло контекста. Один из них — ученый с Земли — недобровольно.
5. Пилип Липень. «Параметрическая локализация Абсолюта». Оч-чень странный и совершенно прекрасный белорусский писатель; он так в своих затеях легок и лих, возвышен и циничен! До этого зачитывалась «Историей Роланда»; теперь вот «Параметрическая локализация» стала главной книгой месяца. Про девочку, в которую вселился бог. Не просто бог, а Абсолют. Теперь девочка в каждой главе подходит к новому человеку и спрашивает, чего бы тот хотел для полного счастья, — и тут же выполняет, не западло! Одна большая особенность, чем девочка-Абсолют отличается от золотой рыбки, — желания сбываются с этого момента и далее, а во все стороны, в прошлое и будущее сразу. То есть делают не только чтобы стало, а чтобы всё уже всегда так и было! Да и люди, знаете, такие всё разные. Чего захочет некрасивая девочка, это еще дело нехитрое. Но чего попросит сумасшедший сантехник? Скучающий школьник? Сексуальный маньяк? С каждой страницей реальность приобретает все более трэшовые черты, И ТАК БЫЛО ТЕПЕРЬ ВСЕГДА.
6. Даниэль Канеман. «Думай медленно… Решай быстро». Это книга профессора Принстонского университета, получившего Нобелевку за свои исследования в области формирования суждений и принятия решений людьми, которые готовы были бы покляться в своей объективности! — но на каждое такое решение влияет тьма факторов, от сытости респондента до его усталости, от вопросов, которые ему задали перед основным, от совершенно незаметных образов, которыми было наполнено пространство, в котором ему был задан вопрос. Люди, написавшие только что пару предложений о флоридских пенсионерских курортах, переходят в другое помещение медленнее, чем те, что писали о белках в Центральном парке. Судьи не подписывают разрешений на УДО перед обеденным перерывом. Люди, которых попросили вспомнить три примера своей раздражительности, считают себя более раздражительными, чем те, кого попросили вспомнить десять примеров. Почему и как все это происходит — Канеман объясняет очень внятно, сводя человеческую необъективность даже не к эмоциональным искажениям, а к систематическим ошибкам механизмов сознания.
7. Ольга Громова. «Сахарный ребенок». Говорят, дети лучше запоминают хорошее. Эта девочка — точно. Она попала в лагеря (с матерью, отца забрали еще раньше) шестилетним ребенком, ей сломали челюсть прикладом, потом отправили в киргизскую ссылку — голод, тиф, неурожаи... И все-таки обо всем этом она — уже пожилым человеком — вспоминает с такой доброй интонацией, что ее история становится историей о хороших людях, о лучшей на свете маме, о большой удаче и огромной человеческой теплоте.
8. Александр Введенский. «Собрание сочинений. Том II». Я Хармса много читала, а Введенского — мало. Потом нашла книжку Введенского под заброшенным домом на Введенской улице. И сначала мне казалось, что так они похожи — хоть тест сочиняй, отличит ли кто-нибудь строки одного от строк другого. А потом захлестнуло такой невероятной, от всего оторванной небесной его свободой, что теперь, мерещится, Хармс со старухами всё падает в сторону мостовой, а Введенский наискосок и вверх летает снаружи всех измерений.