1. Гузель Яхина. «Дети мои». Мой месяц начался с очень хорошей книги, полной ненавистных мне молчания и холода, но сложенных при этом в историю так, что даже ими удалось очароваться. Половжская немецкая колония Гнаденталь, и в ней — Якоб Бах, учитель, чья слишком подвижная психика заставляет его плясать нагим под грозой, лишает его человеческого общества и речи... В какой-то момент его судьба повторяет судьбу юродивого Арсения из «Лавра» — вот только у безголосого Якоба остается на руках девочка-младенец — тоже до поры обреченная на бессловесность, потому что некому научить ее человеческому языку; только взглядам, жестам, тонкой настройке с отцом друг на друга. Это история молчаливого старика и его дочери, и история немцев Гнаденталя в их фольклоре, сказках и обычаях, и история Поволжья, куда пришла революция, переделав людей и переписав все сказки.
2. Пол Каланити. «Когда дыхание растворяется в воздухе». Книга нейрохирурга, у которого обнаружили рак легких, и сразу в 4-й стадии. Подзаголовок книги — «Иногда судьбе все равно, что ты врач», как будто бы, выбирая жизненную стезю, он рассчитывал никогда не оказаться в роли пациента. Смена хирургического костюма на больничный халат дается ему нелегко, но и учит многому — доверию и отпусканию, жизни с неизвестностью. «Знать бы, что мне осталось пять лет, я бы продолжил оперировать; если год — взялся бы за книгу; если несколько месяцев — бросил бы все и провел это время с семьей» — но онкологи не дают ему даже приблизительных прогнозов, и приходится действовать наугад, по мере убывающих сил. Стадии принятия он проходит задом наперед — от смирения к депрессии, от торга — к гневу... Книгу он дописать не успел.
3. Яна Вагнер. «Кто не спрятался». Очень ценю Яну Вагнер после «Вонгозера», и ее новый роман тоже оказался крайне хорош, хотя и малоприятен. Как неприятно может быть рассматривать человеческую кожу в сильном приближении — все эти поры, волоски, шелушки — так и ее персонажи и отношения между ними раскрываются, препарируются очень откровенно, реалистично, и все это слишком, слишком человеческое. И хотя никто из этой тусовочки, оказавшейся в усадьбе в снежных горах отрезанными от связи, электричества и возможности покинуть территорию, не был бы близок мне в жизни, — читая книгу, с ними сближаешься поневоле, вне зависимости от своих симпатий. По форме это очень классический герметичный детектив (десять человек, один убит, один убийца), по содержанию — гораздо дальше.
4. Егор Небо. «Маяки». Книга моего белорусского знакомого, или, впрочем, еще не знакомого, но, по крайней мере, его жж — один из немногих оставшихся действительно живыми журналов; это фантастический роман, действие которого происходит... ну, скажем так, в разные годы и с разными людьми, связанных одной душой, одной красной ниткой реинкарнаций. Концепция Маяков, придуманная неким малоизвестным писателем Стецким (как две кружки воды похожим на самого Егора), связана как раз с этим переселением душ, с возможностью найти себя в следующей эпохе, и она может быть маловнятна, спорна, нереальна — но кроме того, совершенно осязаемо опасна, и охота за ней продлится из жизни в жизнь. Будет очень привычно и житейски, будет странно, будет тревожно, криминально и лихо, а к финалу особенно мощно и страшно — и некоторые образы теперь не выходят у меня из головы. И это не полный финал; мне пока достались две части; как я понимаю, будет еще.
5. Халед Хоссейни. «Бегущий за ветром». Это начинается как светлая история афганских детей, гоняющих с воздушными змеями, но даже в детской главе оказывается рассказом о страшной динамике предательства — когда стыд выращивает в трусе жестокость. В итоге с читателем остается только один из мальчишек — и его дальнейшую судьбу читатель сможет отследить на много лет вперед, но не забывая за ним зла — как не забывает и он сам. Война в Афганистане и эмиграция в Америку (тяжелейший, рискованный путь в бетономешалке), работа там — и возвращение в новый Афганистан Талибана. И искупление, неизбежное искупление.
6. Виктор Франкл. «Сказать жизни да! Психолог в концлагере». Виктор Франкл — австрийский психиатр, который провел в нацистских концентрационных лагерях Освенцим и Дахау время с 1942 по 1945 годы и выжил. Отчасти благодаря удаче — например, перед самым концом войны, когда ему случайно не хватило места в вагоне, который увозил заключенных будто бы на свободу, а оказалось, на сожжение. Но в большой степени — благодаря присутствию духа: он много пишет о том, как потеря надежды мгновенно сводила людей в могилу. У него, кроме всего, была и особая миссия — профессиональное наблюдение за тем, как разные люди переносят эту предельную тяжесть голода, холода, изнурительных работ и постоянной угрозы смерти; прямо в лагере Франкл делал заметки для будущей книги — стенографическими знаками, на клочках бумаги, а после освобождения описал в своей книге множество аспектов человеческого бытия, которые отслеживал в лагере, раскрыл, как постепенно меняется психология человека, попавшего в нечеловеческие условия, — и сделал выводы о том, что помогало человеком, несмотря ни на что, остаться.
7. Марина Ахмедова. «Дом слепых». В темноте сидят семеро слепых, трое едва зрячих и сука со щенками. На углах дома написано «Дом слепых». Вокруг постапокалиптический пейзаж, разрушенные дома. Воду приносит дождь. Есть немного муки, слепые месят из дождя и муки лепешки. Сперва мне казалось, что это какая-то метафизическая книга. Потом оказалось — едва ли не на реальных событиях. Война в Чечне, обстрелы в Грозном, а слепые — прячутся в подвале от бомбежек, не решаясь выйти, потому что в доме напротив сидит снайпер, и пули чиркают, звенят рядом, стоит только высунуться наружу. Тяжелая, мутная книга. Она не даст читателю переживания незрячести, как «Слепота» Сарамаго, но запрёт в душном подвале со старыми, неумными, недобрыми людьми — которых все равно жалко.
8. Сергей Курехин. «Немой свидетель». А я и не знала, что Курехин еще и повести писал. Повесть в этом сборнике одна — «Путешествие по России». Забавная и странная история о японке и американке, оказавшихся в фантасмагорической русской глубинке. А еще в сборнике — два таких же причудливых интервью, одно с самим собой, другое с корреспондентом «Пяти углов» и один сценарий. Улёт!