1. А. Чернов. «Спи спокойно, дорогой товарищ, или Записки анестезиолога». В достаточно четко очерченном жанре больничных баек-заметок Чернов неожиданно выделился тем, что умудрился рассматривать своих пациентов не с медицинского, а скорее с криминального ракурса. То есть здесь не будет случаев «какой у него хитрый оказался диагноз!», зато коридоры больницы заполнят бандиты, цыгане, ненормальные христиане, убивающие самоубийц, — в общем, целая толпа стремных личностей. Интересно и неожиданно.
2. Н. Абгарян. «Манюня». Меня очень долго отталкивало от этой книги название — противнее этого слова разве что слово «свёрел»! Потом в зимнем лагере убедили прочесть. И оказалось, что внутри книжки героиню зовут вполне себе нормальным именем Маня! Зачем тогда было так отпугивать? В общем, книжка оказалась славная — теплые солнечные воспоминания автора о детстве, проведенном в Армении, о подружке, с которой они то и дело влипали в нелепые ситуации, о грозной и сумасбродной бабушке Ба, о сестрах и родственниках. Но очень странно было в середине книги встретить упоминание возраста девчонок-героинь — 11-12 лет! Я читала, думая что им не больше 6-7, — ну очень уж глупенькие поступки и реакции, в 12 таких уже не бывает!
3. Д. Быков. «Мужской вагон». Это сборник из шестнадцати рассказов Дмитрия Быкова, четыре из них — в рифму. Умно и саркастично, правдиво и грустно. Странно, что мне, имеющей большие сложности с восприятием поэтического текста, больше пришлись по душе именно первые, стихотворные рассказы.
4. К. Циммер. «Планета вирусов». Это небольшая и очень хорошая научно-популярная книжка о вирусах, истории их изучения и функциях в биосфере Земли. Как нашлись древние вирусы в мексиканской Пещере кристаллов, где не было ничего живого на протяжении десятков тысяч лет; как вирус папилломы создает вольпертингеров — мифических рогатых кроликов (кролень, джекалоп), которые оказались не такими уж мифическими; как вирусы-бактериофаги служат человеку и борются с болезнями, — очень доступно и познавательно.
5. А. Иванов. «Тобол. Мало избранных». Это вторая книга романа-пеплума Алексея Иванова «Тобол», и я ужасно ждала ее после того, как на едином дыхании и с огромным восторгом прочла первую. Очень хорошо, что персонажи остались те же, я боялась, что их судьбы останутся оборванными и для следующей книги автор возьмет новых героев — но все остались на месте, продлились. Гарь (массовое самосожжение) раскольников, битвы и степи, джунгарский плен, борьба митрополита с таёжным языческим идолом, это очень, очень сильно все, красиво и захватывающе. А еще в прошлом году, оказывается, в Тобольске по «Тоболу» начали фильм снимать.
6. А. Сальников. «Петровы в гриппе и вокруг него». Мрачная, полная утомительного болезненного быта книга с двойным дном, но это не минус на плюс, на самом деле притягивает в ней и то, и другое. Тягостное существование — с нелепыми ненужными пьянками, семейным соседством и постоянными возвращениями памяти в такое же сутулое неприятное детство — воспринимается не чернушно-чуждым, а родным болотом, как будто и с тобой все точно так и было всегда, всегда. И когда в этой монотонности вдруг выстреливают, просверкивают искры изнанки, это тоже заставляет принять их близко к сердцу, встрепенуться — а, что? Неужели правда? Или примерещилось в болезни и в бреду? И подчеркнуто обычная жизнь приобретает захватывающий дух объем, новые измерения. Человеческие? Психопатические? Мистические? Или все-таки показалось? Очень хорошо разобрала книгу Анна Гутиева вот здесь (осторожно, спойлеры): https://chto-chitat.livejournal.com/13437896.html У меня самой так четко ниточки друг с другом не связались, но ощущение одновременной смутности подоплеки и детальной четкости верхнего слоя дало сверхынтересное переживание само по себе.
7. Ф. Бакман. «Бабушка просила кланяться и передать, что просит прощения». Это вторая книга Бакмана, полюбившегося читателю после «Второй жизни Уве». Не хочется сравнивать напрямую, лучше/хуже, но определенное сходство между ними есть — здесь тоже множество персонажей с особой судьбой, но если во «Второй жизни» Уве был единственным персонажем, чьи ярко отрицательные характеристики сменились на столь же ярко положительные, как только нам удалось его лучше узнать, то здесь таких — целый дом! Шальная бабушка, находясь при смерти, оставляет единственной внучке Эльсе задание разнести несколько писем с извинениями тем, кому она успела при жизни насолить, — с ее-то характером едва ли не всему миру! — но это оказываются не просто извинения, а огромный квест про людей, выбор, спасение и доброту.
8. В. Ерофеев. «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора». Совершенно внезапно для себя сходила на лекцию Артемия Гая про Ерофеева и это произведение, попутно выяснила, что мало что помню с прошлых разов, решила взять с полки снова — о, такое удовольствие читать книгу сразу после литературоведческой лекции, когда тебе кучу всего только что показали-объяснили и научили, куда смотреть, чтобы ничего не упустить! Впрочем, не знаю, что теперь написать в отчете, не переписывать же конспект лекции. В общем, это пьеса (трагедия в пяти актах) о психиатрической лечебнице, где свежепоступивший больной кардинально изменяет порядок вещей (как в «Кукушкином гнезде», «»Палате номер шесть»...). Текст ее до крайности богат отсылками ко всему на свете, интенсивность макабрической фантасмагории зашкаливает стремительно, скорость въезда в ужас влияет на его силу, и гремит смертельный карнавал!.. Если слушаете аудиокниги — возьмите в исполнении Смехова, а вот спектакли по этой пьесе наш лектор, к его и моему сожалению, не рекомендовал.
9. А. и Б. Стругацкие. «Полдень, XXII век». Это книга ранних Стругацких, вводящая читателя в систему, которую потом назовут миром Полудня, по форме — сборник новелл, объединенных общими временем и проблематикой, героями — частично. Главный вопрос тут «С какими проблемами столкнутся люди будущего?»: техника и этика, и люди Полудня очень достойно отвечают на возникающие вопросы. Это мир, в котором по-настоящему уютно и интересно жить, — но как-то так все повернулось, что сегодня оптимистический взгляд рождает больше печали, чем надежды.
10. Д. Даймонд. «Ружья, микробы и сталь: история человеческих сообществ». Крайне интересное антропологическое исследование, посвященное причинам разной скорости развития народов. Почему одни летают в космос, в то время как другие все еще носят набедренные повязки; отчего мир, в котором мы сегодня живем, создан европейской цивилизацией? Отвечая на этот вопрос, автор стремится резко отмести расистские ответы и исследует множество факторов, повлиявших на развитие народов: в первую очередь это касается территориальных особенностей, климата, флоры и фауны и возможности их доместикации. Главная ценность книги — в долгих цепочках причинно-следственных связей, делающих очевидными неявные до того взаимодействия — как дурной характер носорога влияет на исход войны с захватчиками или на распространение эпидемии оспы. Вот это настоящая история — не в зубрежке дат, а в попытках понять, почему все сложилось так, как сложилось.
11. Д. Саркисян. «Обои-убийцы, ядовитая вода и стул-обольститель». Книга, претендующая на звание научно-популярной, на самом деле оказалась списком поучений, как надо жить. Как правильно спать, есть, трахаться и чистить зубы. Никаких стульев-обольстителей в тексте, увы, не встретилось, редактура текста оставляет желать лучшего — автор периодически себе противоречит, на одной странице алкоголь способствует засыпанию, на следующей — противодействует ему; хватает сомнительных пассажей типа «некоторым людям нужно 10 часов сна, поэтому не стоит называть их сонями, они в этом не виноваты» — как будто соня это что-то ругательное и как будто мы называем людей по их качествам только в случае вины! В общем, я думаю, эта книга хорошо подошла бы какой-нибудь бабушке, которая замучила внуков нотациями, а теперь она может подкрепить свои слова, потрясая не газетой «Здоровье», а книгой в твердом переплете. И что автор хотел продолжить дело Аси Казанцевой, но вышло у него так себе.
12. Е. Водолазкин. «Лавр». На обложке написано — «неисторический роман», и сразу хочется задать вопрос «А что тогда?». По сути, это житие. Жизнь внука средневекового знахаря, научившегося у него умениям врачевать людей — руками, словом, кроличьим пометом, — а потом сошедшего с ума от потери любимой женщины. Но безумие его становится не концом, а началом истории, началом витиеватой, грязной, смиренной тропы юродивого. При этом автор подчеркивает «неисторичность», избегая стилизации классического жития, сводя то и дело средневековье с днем нынешним — то заставляя юродивых говорить друг с другом современными научными терминами, то даруя им видения научно-исследовательского института... Его Лавр идет к своему имени долго и трудно, успев сменить три иных, и вместе с тем несколько разных судеб — живет отшельником, слоняется по городу безумцем, путешествует в Иерусалим, целительствует, постригается в монахи. И ход его мыслей так же странен и своеобычен, как ход его жизни.
Мое предупреждение — не стоит надеяться послушать его в начитке Сулимова. Не знаю, специально ли он избрал такую манеру или он такой всегда, но в его чтении эта книга становится утомительнейшим делом, он так тянет, так вздыхает и так тяжело стряхивает с языка концы предложений, как будто еще на первых страницах дьявольски устал и желает показать, какой же это невыносимый, неблагодарный труд.