Хорошее. Это вторая прочитанная мной книга Степновой. И обе с удовольствием. Обе отчасти построены по одному сценарию: Bildungsroman (обычно переводят как «Роман воспитания», но правильнее «Роман развития»), начинающися с яркого и интересного описания юности героя, переходящий в несколько менее убедительно описанную зрелость и, в случае «Женщин Лазаря», в довольно надуманную старость. В обоих романах красной нитью проходит одна не самая распространенная тема (видимо, как-ти связанная с биографией автора): юная девушка, подавленная силой характера намного более пожилого мужчины, и, как бандерложка перед Каа, затянутая, не по своей воле, в его замкнутый круг (и кончается все плохо). Степновские девочки – не ищушие папика проститутки (архетип Анны Николь Смит или Мелании Трамп), не юные женщины, влюбленные в опыт и зрелость (архетип Джулиан Баффин из Аирис Мэрдок или Ребекки из Дафны дю Морье), а скорее архетип Франсес Кливланд или Джулии Тайлер.
«Хирург» еще более, чем «Женщины Лазаря», распадается на две части. Первая, более длинная, живописует жизнь в маленьком провинциальном советском городке в 60-е годы, во всем ее болотном убожестве, столь хорошо мне знакомую – и столь отличную от изолированной от внешнего мира жизни привилегированного физика Лазаря Линдта. Эта часть хороша.
Плохое. Ну, не столько плохое, сколько не столь хорошее. Жизнь «новых русских» одним из которых становится Хирург, мне мало знакома. Единственное, что могу сказать – что выглядит описание интересным, но не слишком убедительным. Но это полбеды. Беда – заключительная часть книги, «наш ответ Парфюмеру». Не получился из Степновой российский Зюскинд. Уж больно хрупкая это рамочка. Прафюмер написан так, что, несмотря на всю фантасмагоричность, Зюскинду веришь (надо бы попробовать ее по-немецки, говорят, язык замечательный; английский перевод хороший, но не выдающийся, русский не читал), а Степновой нет. Последняя часть кажется высосанной из пальца чуть больше, чем на 100%. Несмотря на…
…очень хорошее. Книга написана замечательным русским языком, таким языком, когда невозможно ни переставить два слова, ни заменить один синоним другим. Отточенный, граненый язык. Из более или менее современных писателей такой отличный язык я видел только у Шишкина, в Записках Ларионова. Дял примера – описание схваток: «Хрипуновская мама, совсем было успокоившаяся и даже повеселевшая, почувствовала, как судорога, задремавшая в низу ее осевшего, как весенний сугроб, живота, проснулась и с новой хищной силой вцепилась в позвоночник.». Описание рождения: «Что-то между ее распяленных ног захрустело, будто рвущееся сырое полотно, боль, скрутившись тугой огненной спиралью, вдруг стала видимой, как свет — ослепительный конус черного, кипящего света, пронзивший макушку новорожденного младенца и достигший глубин неба. … и тут все затянуло легчайшей, нежной, невесомой мутью, боль отхлынула, и на смену ей пришло лицо — безмятежное, странное и такое огромное — во весь потолок, во весь мир, во все небо — что хрипуновская мама даже не поняла — мужское оно или женское.»
Параллельно с основным повествованием идет тоже замечательно написанный второй роман, исторический – беллетризованная биография основателя секты ассасинов, исмаилита Хасана ибн Саббаха. Как сказано, сам по себе он очень хорош, а вот его связь с историей хирурга Хрипунова лично мне представляется притянутой за уши – но это уж точно из серии «каждый чтатель пусть решит для себя сам».