И вот недавно глубокой июльской ночью (вся литература меня под*аебала, сижу, маюсь от скуки) голос свыше говорит мне: «Иди и читай фантастику. В ней есть крышесносные вещи».
И пошла я читать. Тут же обнаружила ранее неведомый для меня поджанр «твердая фантастика» - это типа самая крутая и серьезная из фантастик; её читают всякие взрослые умные мужчины с высшим естественно научным образованием, кандидаты технических наук и айтишники. Сразу нашла наиболее значимый для данного направления роман, открыла и читаю цитаты в эпиграфе. А цитаты в эпиграфе – это дело не простое, а даже хитроумное. Тут надо уметь. Некоторые писатели так метко их подбирают, что бедный читатель, прочитав эпиграф, уже не может отвертеться от прочтения всей книги целиком (которая, к слову, может оказаться *уйня *уйней). И, короче, именно на такой эпиграф я налетела. Он ударил меня по глазам, резанул по сердцу, слегка оглушил. Тем более, это была цитата из Хемингуэя.
С Хемингуэем у меня всегда были отношения непростые. Прямо скажем, я его не перевариваю. Здесь имеет место быть мировоззренческое отторжение. Я не принимаю его на уровне философских парадигм. То есть не принимаю весь его подход к жизни, который так или иначе проецируется на все его романы и на стиль.
Брутальный мужчина, суровый бородач, боксер, рыбак, охотник, любитель корриды, телок и рома, участник войны, раненый гранатой в голову, - из Хемингуэя густой волной прет немногословная маскулинная правда альфа-самца. Мачо много не говорит – он пишет правдивые истории за жизнь, за войну, за любовь и смерть. Всё это у него подлинное, мужское, настоящее. Оно цепляет, и навсегда переворачивает пубертатную душонку школьника, внутренне укрепляет очкарика-интеллигента, заставляет задумываться о чем-то смутном и твердом экзальтированную барышню.
Тон Хемингуэя даже не самоуверен, а естественно-непоколебим. Как можно спорить с булыжником или с вековым дубом? Он вещает и указует, причем, иногда под личиной сомнений. Но всё, включая и сомнения, у него (и у его лирического героя) сводится к природному корневому эгоизму. Из наших последних, кстати, Прилепин вроде бы разрабатывает означенную нишу. Тоже воевал, тоже рубит суровую мужскую правду, плетет словеса… Но куда ему до старика Хэма. Прилепина, кстати, я совсем не читала. Вообще не могу, это необъяснимо. Нет сомнений, что он настоящий мастер слова, но не могу… Начинаю читать и задыхаюсь на первой странице. Будто хлебом всухомятку насильно пытаются накормить.
Но речь не о Прилепине (Я его еще почитаю обязательно. Надо же знать, чем живет и дышит нынешняя россиянская читающая публика)
Вернемся к Хемингуэю. Он пишет лаконично, емко, как и положено мужыку. Х*ли рассусоливать? Каждый его абзац дышит смыслом. Его умолчания красноречивы донельзя. Пишет, пишет и картинно останавливается, как бы говоря: «А в этом месте, читатель, прочувствуй всю глубину той немоты, что я хочу тебе передать». Передает-то он в основном какие-то, блядь, извиняюсь, е*аные трюизмы; посмотрите, как о*уенна в закатном солнце эта скромная улочка Парижа. Ясно, что о*уенна, кто бы сомневался. Но зачем, блять, в такую позу вставать?
Вы в праве сказать, ну и не читай ты этого Хемингуэя, брось, сожги на*уй, а пепел выбрось с балкона… Нет. Если бы всё было так просто. Хемингуэй – везде. Его уже не выбросить. Он - в воздухе. Он даже, сука, в твердую фантастику пролез, где его меньше всего можно было ожидать, в виде эпиграфа. Он - всюду, пропитал культурные пространства, испоганил между делом атмосферу Кубы, корриду, богемный Париж… Он продолжает вести войну со мной и с такими, как я. А мы ненавидим его.
Мы ненавидим его вместе со всем его хемингуэевским миром, миром реальных мужиков с бородами и большими яйцами (одно из которых отстрелили на войне).
Я думаю, что Хемингуэй каким-то образом узнал, что мы его презираем, считал из ноосферы мои мысли и бьет в ответ.
Женщинам, надо сказать, он отводит в своем мире узкую примитивную роль. Он как бы говорит нам: «Сучки, склонитесь передо мной, перед настоящим мужчиной, пахнущим сигарами, порохом и коняме». И персонально мне: «Ты влюбишься в меня и будешь визжать, как сучка, когда я буду сжимать тебя своими натруженными ладонями. Ибо только такие немногословные мужланы, как я, способны внушить бабе настоящую кровавую любовь».
А я не хочу. Он делает из меня дуру с сиськами. А я сложнее. Я умная. И независима с рождения. И поэтому вступила в непримиримую войну с ним.
Он даже удивляется: Мол, ты чего? Остервенела? Ведь я же предлагаю надежное плечо, каменную стену, хлеб с маслом и настоящую любовь! Ну чо ты артачишься, рыбонька? Подь сюды!
«Иди на х*й, Хемингуэй!», - отвечаю я ему.
И он вступает в бой со мной и с такими, как я. Ведет атаки по всем направлениям культурного пространства.
А цитата в эпиграфе нацелена персонально на меня. Это его очередной боксерский удар мне под дых.
Вот она, дословно, можете сами посмотреть в романе:
«…Ты сдохнешь попусту, как собака».
Эрнест Хемингуэй
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →